Конституционный Суд обозначил приоритет УИК и УПК над законодательством о банкротстве

Между законом о банкротстве и Уголовно-исполнительным кодексом РФ по мнению КС РФ приоритет отдается Уголовно-исполнительному законодательству в силу принципа неотвратимости ответственности.

Судья КС Александр Кокотов не согласился с тем, что такие выводы были сделаны без принятия жалобы к рассмотрению, поскольку требуется детальный анализ данных разделов законодательства в их соотнесении между собой

конституционный суд

Один из экспертов «АГ» отметил, что, несмотря на отказ рассмотреть жалобу, КС указал на разграничение норм гражданского и уголовно-исполнительного права, отметив при этом их различные функции, а судья Кокотов в полной мере отразил все аспекты правовой коллизии по данному вопросу. Другой в большей мере согласился с особым мнением, высказав удивление, что КС отдает приоритет вопросам исполнения наказания перед частными интересами конкретных лиц.

Конституционный Суд вынес определение об отказе в принятии к рассмотрению жалобы о неконституционности норм УИК РФ, Закона об исполнительном производстве и УПК РФ, касающихся вопросов назначения и исполнения уголовного наказания в виде штрафа.

Как следует из определения, заявитель жалобы, гражданин С., 24 июля 2015 г. приговором суда был признан виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 6 ст. 290 УК РФ (получение взятки в особо крупном размере), и ему назначено наказание в виде штрафа в размере двукратной суммы взятки – 3,6 млн руб. с лишением права занимать должности, связанные с осуществлением функций представителя власти, а также с выполнением организационно-распорядительных и административно-хозяйственных функций в государственных органах, органах местного самоуправления, государственных и муниципальных учреждениях и государственных корпорациях, сроком на 3 года. В силу ч. 5 ст. 72 УК РФ с учетом времени содержания заявителя под стражей размер штрафа был снижен до 3 млн руб. Этим же приговором был сохранен до полной уплаты штрафа арест, ранее наложенный на имущество заявителя.

По апелляционному представлению государственного обвинителя приговор был изменен: заявителю назначен штраф в размере 9 млн руб., который был снижен до 8,4 млн руб. В передаче кассационной жалобы на это определение было отказано, однако постановлением судьи Верховного Суда 30 декабря 2015 г. его жалоба была передана на рассмотрение кассации, которая 1 марта 2016 г. отменила апелляционное определение и направила уголовное дело в суд той же инстанции на новое рассмотрение.

Одновременно с этим С. обратился в арбитражный суд с заявлением о признании себя банкротом, в обоснование которого указал, что у него имеется задолженность в размере более 8,75 млн руб., в том числе по кредитным обязательствам, а также назначенный приговором суда штраф – 8,35 млн руб. (с учетом уплаты 50 тыс. руб.). 28 декабря 2015 г. он был признан банкротом, в отношении заявителя открыта процедура реализации имущества гражданина, утвержден финансовый управляющий. Арбитражный суд указал, что это решение влечет обязанность судебного пристава-исполнителя окончить исполнительное производство по взысканию штрафа, назначенного С. приговором суда в качестве основного наказания.

Между тем при новом рассмотрении уголовного дела в апелляционном порядке приговор в части штрафа, определенного судом первой инстанции в размере 3 млн руб., был оставлен без изменения. 23 июня 2016 г. со ссылкой на данный приговор, вступивший в законную силу, арбитражный суд по заявлению ФНС включил в третью очередь требований кредиторов должника требование в размере 2,95 млн руб. штрафа. Финансовому управляющему, который 15 июля 2016 г. обратился к судебному приставу-исполнителю с заявлением об окончании исполнительного производства, было разъяснено, что оснований для этого не имеется.

Финансовый управляющий обратился в суд с заявлением в порядке гл. 47 «Производство по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора» УПК РФ о разъяснении сомнений и неясностей, возникающих при исполнении приговора в отношении заявителя, в котором просил о снятии ареста с имущества должника.

Заявление было удовлетворено со ссылкой на положения Закона о несостоятельности, однако 13 декабря 2016 г. апелляция отменила решение суда, прекратив производство по заявлению с указанием на то, что финансовый управляющий не имеет права обращаться в суд в порядке гл. 47 УПК РФ. Суд также упомянул, что признание заявителя банкротом и введение в отношении него процедуры реализации имущества не свидетельствуют о том, что конкурсным управляющим будет исполняться наказание, назначенное С. приговором суда за совершенное преступление.

Кассационные жалобы финансового управляющего были возвращены без рассмотрения по существу на том основании, что он не имеет права на подачу такой жалобы в силу ст. 401.2 УПК РФ.

В связи с этим в своей жалобе в КС РФ заявитель С. просит признать не соответствующими Конституции ч. 1 ст. 16, ст. 31 и 32 УИК РФ, ч. 1 и 15 ст. 103 Закона об исполнительном производстве» и ч. 9 ст. 115 УПК РФ как не допускающие прекращения исполнительного производства по взысканию штрафа, назначенного приговором суда в качестве основного наказания, в отношении гражданина, признанного банкротом по решению суда, а также снятия с имущества гражданина-банкрота арестов, ранее наложенных в рамках уголовного дела, в целях удовлетворения требований кредиторов. Также он просил признать неконституционность ст. 401.2 УПК как не допускающей обращения финансового управляющего с заявлением о снятии наложенных в рамках уголовного дела арестов с имущества гражданина, которому вступившим в силу приговором суда назначен штраф в качестве основного наказания и который впоследствии признан банкротом по решению арбитражного суда.

Отказывая в принятии жалобы к рассмотрению, Конституционный Суд указал, что уголовно-исполнительное законодательство, обладающее в системе действующего правового регулирования приоритетом в определении порядка и условий исполнения и отбывания наказаний, предусмотренных УК РФ, не закрепляет такого основания окончания или прекращения исполнительного производства по взысканию штрафа, назначенного гражданину вступившим в законную силу приговором суда в качестве основного наказания, как признание этого гражданина банкротом в соответствии с законодательством о несостоятельности (банкротстве) физических лиц.

Как пояснил Суд, такое правовое регулирование направлено на предотвращение неисполнения вступивших в законную силу приговоров и освобождения от отбывания уголовного наказания граждан по основанию, не предусмотренному уголовным законодательством, тем самым гарантируя неотвратимость уголовного наказания, защиту прав и свобод граждан, действенность конституционных основ судебной власти, ее высокий авторитет. Следовательно, оспариваемые заявителем положения УИК и Закона об исполнительном производстве не могут рассматриваться как нарушающие конституционные права заявителя.

Также КС указал, что арест имущества гражданина, который вступившим в законную силу приговором суда осужден к уплате штрафа в качестве основного наказания, препятствует включению такого имущества в состав конкурсной массы и также не может рассматриваться как затрагивающий конституционные права заявителя. Касательно иных обжалуемых норм Суд указал, что заявителем не было представлено доказательств, подтверждающих их применение при разрешении его дела.

Судья КС Александр Кокотов выступил с особым мнением, в котором выразил частичное несогласие с выводами Суда.

Он пояснил, что Закон о несостоятельности прямо предусматривает, что установленные уголовным законодательством штрафы включаются в число обязательных платежей, неспособность уплаты которых учитывается для целей признания гражданина-должника банкротом. «Уже с даты вынесения арбитражным судом определения о признании обоснованным заявления о признании гражданина банкротом и введении реструктуризации его долгов снимаются ранее наложенные аресты на имущество гражданина и иные ограничения распоряжения его имуществом; аресты на имущество гражданина и иные ограничения распоряжения его имуществом могут быть наложены только в процессе по делу о банкротстве гражданина; приостанавливается исполнение исполнительных документов по имущественным взысканиям с гражданина, за исключением предусмотренных законом случаев, к числу которых взыскание уголовных штрафов не отнесено», – указал судья.

С учетом этого, по мнению Александра Кокотова, заявитель просил проверить конституционность не только применения в его деле оспоренных норм УИК, Закона об исполнительном производстве и УПК, но и неприменения тех норм законодательства о банкротстве, которые предусматривают в случае признания гражданина банкротом приостановление исполнения исполнительных документов по имущественным взысканиям с такого гражданина и снятие арестов с его имущества на период конкурсного производства.

Судья КС считает, что, таким образом, жалоба С. выводит на серьезную коллизию уголовно-процессуального, уголовно-исполнительного законодательства, с одной стороны, и законодательства о несостоятельности, с другой стороны, в части взыскания уголовного штрафа с гражданина и сохранения ареста его имущества после признания его банкротом. «Данная коллизия в указанном аспекте ярко проявилась в противоположных решениях судов общей юрисдикции и арбитражных судов в делах с участием заявителя, – пояснил Александр Кокотов. – Названную межотраслевую коллизию обостряет то, что задающие ее разделы законодательства устанавливают собственный приоритет в регулировании теснейшим образом переплетенных между собой уголовно-исполнительных, уголовно-процессуальных отношений и отношений по имущественному оздоровлению».

В то же время, по словам Александра Кокотова, Конституционный Суд все же отчасти разрешил обозначенную коллизию в своем определении, придя к выводу, что именно уголовно-процессуальное и уголовно-исполнительное законодательство обладает приоритетом в определении порядка и условий исполнения и отбывания наказаний, предусмотренных УК РФ.

Судья КС РФ согласился, что данная позиция имеет под собой определенные основания, однако ее выведение, по его словам, предполагало развернутый анализ норм всех названных разделов законодательства в их соотнесении между собой, в том числе в части закрепляемых ими регулятивных приоритетов, что предполагает принятие жалобы к рассмотрению.

Он указал также, что действующее законодательство о банкротстве физических лиц связывает с фактом признания гражданина банкротом не окончание или прекращение исполнительного производства по взысканию уголовного штрафа, а приостановление такого производства. В деле заявителя судебные приставы-исполнители после признания его банкротом исполнительное производство по взысканию с него уголовного штрафа не приостановили, законность их решения подтвердили суды.

«Таким образом, в данном случае уполномоченные органы отказались от применения законодательства о несостоятельности (банкротстве), отдав приоритет уголовно-исполнительному законодательству, не предусматривающему необходимости в связи с признанием гражданина банкротом не только окончания или прекращения исполнительного производства по взысканию с него уголовного штрафа, но и приостановления названного производства на период имущественного оздоровления. Очевидно, что такое толкование задевает конституционные права заявителя и требовало предметной проверки со стороны Конституционного Суда Российской Федерации, на что он не пошел», – заключил Александр Кокотов.

Также он не согласился с выводом Конституционного Суда о том, что предусмотренное уголовно-процессуальным законодательством сохранение ареста имущества осужденного к уплате штрафа гражданина после признания его банкротом могло бы рассматриваться как затрагивающее право собственности кредиторов признанного банкротом гражданина, но не его самого.

«Представляется, что в данном случае затрагиваются конституционные права не только кредиторов, но и должника, лишенного при сохранении ареста его имущества после признания его банкротом возможности включения такого имущества в конкурсную массу в соответствии с законодательством о несостоятельности (банкротстве). Право гражданина на достоинство предполагает и его право на надлежащие, четко нормативно закрепленные условия исполнения им своих обязанностей. Очевидно, что разбираемая коллизия уголовно-процессуального законодательства и законодательства о несостоятельности (банкротстве) создает существенные препятствия для использования должниками названного права в процедуре банкротства», – указал судья, отметив, что в части оспаривания им конституционности ч. 9 ст. 115 УПК жалоба также отвечала критерию допустимости.

Как указал Александр Кокотов, действующее уголовно-процессуальное, уголовно-исполнительное законодательство в его соотношении с законодательством о несостоятельности физических лиц не имеет средств непротиворечивого согласования замкнутых на это нормативное пространство мотивов, стереотипов массового правового поведения. Это требует развернутой конституционно-правовой оценки со стороны КС РФ.

По мнению Александра Кокотова, в основу конституционно-правового истолкования просится подход, согласно которому признание гражданина банкротом влечет приостановление исполнительного производства по взысканию с него уголовного штрафа на период до завершения дела о банкротстве. При этом должны сниматься аресты, ранее наложенные на имущество гражданина, и такое имущество подлежит включению в конкурсную массу, если законом для отдельных имущественных объектов не определен другой режим.

Старший юрист, руководитель корпоративной и налоговой практики АБ «Леонтьев и партнеры» Мария Волкова отметила, что, несмотря на отказ в принятии жалобы к рассмотрению, Конституционный Суд указал на разграничение норм гражданского и уголовно-исполнительного права, отметив при этом их различные функции.

«Если законодательство о несостоятельности призвано прежде всего защищать интересы кредиторов, то уголовно-исполнительная система нацелена на исполнение принципа неотвратимости наказания. Но порядок взаимодействия и его последствия в зоне соприкосновения двух институтов права судьи обошли вниманием. На мой взгляд, судья Кокотов в полной мере отразил все аспекты правовой коллизии по данному вопросу, которые были упущены остальными судьями», – прокомментировала она.

По словам Марии Волковой, иногда процедура банкротства действительно имеет признаки фиктивности и проводится прежде всего в целях минимизации обязательств по выплатам в адрес кредиторов, в том числе по обязательным платежам, но доказать фиктивность банкротства при наличии даже незначительной кредиторской задолженности достаточно тяжело. При этом законодательство о банкротстве прямо не указывает, что имущественные обязательства, возникшие в результате привлечения к уголовной ответственности, сохраняют силу и после завершения процедуры банкротства.

«В рамках гражданско-правовых обязательств проблема ухода от исполнения обязательств была частично решена с конца 2017 г. путем указания в законе о сохранении после завершения процедуры банкротства обязательств по субсидиарной ответственности. Таким образом, с одной стороны, Конституционный Суд обозначил приоритет исполнения наказаний вне зависимости от признания гражданина банкротом, с другой стороны, позиция суда является не более чем толкованием, не имеющим в основе конкретной нормы права», – считает Мария Волкова.

Комментируя определение КС и особое мнение Александра Кокотова, старший партнер АБ «ЗКС» Андрей Гривцов отметил, что рассматриваемая проблема имеет определенное значение для практики с учетом увеличения практики назначения по приговорам судов крупных штрафов в качестве основного или дополнительного видов наказания. При этом он добавил, что рассматриваемое дело – первое из известных ему, в котором возникла коллизия правовых норм. «По большому счету, Конституционный Суд уклонился от детальной оценки названной правовой ситуации, хотя, на мой взгляд, таковая требовалась, на что справедливо указал судья КС Александр Кокотов», – сказал Андрей Гривцов.

Касательно обозначенного в определении приоритета норм уголовно-исполнительного и уголовного законодательства перед нормами законодательства о банкротстве он отметил, что, по его мнению, КС РФ, во-первых, не привел подробного и мотивированного анализа для подобных выводов, а во-вторых, сделанные им выводы по меньшей мере поспешны.

«Для меня удивительно, что Суд отдает приоритет вопросам исполнения наказания, то есть, по сути, государственным интересам перед частными интересами конкретных лиц, являющихся кредиторами и обладающими правом на получение от должника причитающихся им денежных средств. Полагаю, это отражает проводимую нашим государством политику приоритетов государственных интересов над частными, с которой я, очевидно, никак не могу согласиться. Подобная политика открыто декларировалась в советской правовой системе, и мы из истории знаем, что ни к чему хорошему она в итоге не привела», – заключил Андрей Гривцов.

Оставить комментарий

Яндекс.Метрика